Тельма знала: она должна стать лучшей в своем деле, если хочет добиться справедливости и доказать, что ее мать, прекрасная Элиза, была убита. Мэйнфорд знал: рано или поздно он окажется в сумасшедшем доме, ведь проклятие семьи не отменить. И что за беда, если безумие поразит не только его, но и весь город? Кохэн, масеуалле-изгнанник, знал: старые боги не ушли, как бы ни хотели того новые хозяева мира. И дверь в Бездну, где они заперты, вот-вот откроется. Достаточно одной капли крови. Кто ее прольет? Не важно. Главное – каждый сделает, что должен, и тогда свершится то, чему быть суждено.
*
Мэйнфорд разглядывал спину.
Узкую спину с выпирающим позвоночником, с резко очерченными треугольниками лопаток и родимым пятном на левой. Кожа на этой спине казалась не просто белой – полупрозрачной, тонкой, как бумага, в которую заворачивают подарки. Тронь – и порвешь.
Или след оставишь.
А тронуть хотелось.
Пересчитать позвонки. Или надавить на эти растреклятые лопатки, которые казались слишком уж острыми. И главное, никаких тебе угрызений совести. Нет, конечно, с этой дамой у Мэйнфорда личные счеты были, но все же…
…он помнил, как приехал.
И как поднимался по лестнице. В дверь стучал. И дверь эту вскрыл – невелика хитрость. И в квартиру заглянул, но после вновь на лестницу выбрался, потому что там ждать было веселей, а еще оставалось пространство для маневра.
Скажем, если бы Тельма вернулась не одна.
– Давно проснулся? – Тельма перевернулась на спину. Жаль. Мэйнфорд не успел разглядеть всю ее, да и со спиной общаться было как-то проще.
– Давно.
– Голова болит?
– Нет.
– Это хорошо, а то у меня ничего нет от головы.
От его головы аспирин не поможет.
********************************************************* |
|
|