«…Так значит, это был тигр! Тигр, а не изюбрь! То-то Саше показалось странным, что раздается его рев, но не слышно ни треска веток, сломанных рогами, ни тяжелых шагов зверя.

Глупцы! Они не чуяли опасности, потому что были опьянены своей удачей. Даже для Данилы, опытного женьшенщика, это оказался особенный день. Невероятный! Панцуй словно бы сам шел к ним в руки, и один довольно крупный корень нашел Саша, что считалось просто чудом: ведь он первый раз вышел на промысел…»

*
Хабаровский край, район Бикина, 1959 год

…Так значит, это был тигр! Тигр, а не изюбрь! То-то Саше показалось странным, что раздается его рев, но не слышно ни треска веток, сломанных рогами, ни тяжелых шагов зверя.

Глупцы! Они не чуяли опасности, потому что были опьянены своей удачей. Даже для Данилы, опытного женьшенщика, это оказался особенный день. Невероятный! Панцуй[1] словно бы сам шел к ним в руки, и один довольно крупный корень нашел Саша, что считалось просто чудом: ведь он первый раз вышел на промысел.

– Дуин даи най, дюэр нучи пиктэ, – то и дело бормотал Данила и повторял по-русски, как бы утверждая факт: – Четыре большой человек, два маленький ребенок. Ребенок ждет, когда вырастет, большой человек в сумке лежит.

Ну да, еще не подросшие корешки опытные сборщики не брали – пользы от них еще мало, пускай подрастут! – но это место помечали, чтобы вернуться на другой год. Так и Данила отметил два заветных места.

Саша давно уже не спрашивал, почему Данила говорит о панцуе как о человеке. В самом деле, зрелый корень очень похож на человеческую фигурку. Слово «женьшень» так и переводят с китайского: человек-корень.